Неточные совпадения
Директор тем временем еще раз писал в округ и со дня на день
ждал назначения
врачей для освидетельствования. Но чиновники не торопились. На то они и чиновники.
Разговор этот, само собою разумеется, не принес той пользы, которой от него
ждал доктор Крупов; может быть, он был хороший
врач тела, но за душевные болезни принимался неловко. Он, вероятно, по собственному опыту судил о силе любви: он сказал, что был несколько раз влюблен, и, следственно, имел большую практику, но именно потому-то он и не умел обсудить такой любви, которая бывает один раз в жизни.
Елпидифор Мартыныч между тем, как обещал княгине, так и исполнил, и направился прямо к Жиглинским. Во всех своих сплетнях, которыми сей достопочтенный
врач всю жизнь свою занимался, он был как-то необыкновенно счастлив: в настоящем случае, например, Елизавета Петровна сама
ждала его и почти готова была посылать за ним.
Помню, я пересек двор, шел на керосиновый фонарь у подъезда больницы, как зачарованный смотрел, как он мигает. Приемная уже была освещена, и весь состав моих помощников
ждал меня уже одетый и в халатах. Это были: фельдшер Демьян Лукич, молодой еще, но очень способный человек, и две опытных акушерки — Анна Николаевна и Пелагея Ивановна. Я же был всего лишь двадцатичетырехлетним
врачом, два месяца назад выпущенным и назначенным заведовать Никольской больницей.
Давно я не брал в руки тетрадь. Я закутан, лошади
ждут. Бомгард уехал с Гореловского участка, и меня послали замещать его. На мой участок — женщина-врач.
Я отвел
врачей в сторону и уговорил их
подождать следователя;
врачи не понимали поведения Александры Васильевны и, по-видимому, были обижены им.
Я
жду от них в условленных местах известий об отъезде; по сначала писем нет, а потом извещают, что «еще не выехали», после — что «на Лину прекрасно действует покой и воздух», еще позже — что, «к удивлению, можно сказать, что
врачи в Риге, кажется, ошибались и что операции вовсе, может быть, не нужно», и, наконец, — что «Лина поправляется, и они переезжают из города на дачу в Екатериненталь».
Мало того, — врачи-психологи говорят, — и нельзя не верить этому, — что всякий больной, самый отчаянный, до последней [решительной] минуты не теряет надежды на возможность такого средства, не перестает в глубине души
ждать его, хотя, по-видимому, уже совершенно покорился своей участи [и готовится к смерти].
Вскоре мое мрачное настроение понемногу рассеялось: пока я был в университете, мне самому ни в чем не приходилось нести ответственности. Но когда я
врачом приступил к практике, когда я на деле увидел все несовершенство нашей науки, я почувствовал себя в положении проводника, которому нужно ночью вести людей по скользкому и обрывистому краю пропасти: они верят мне и даже не подозревают, что идут над пропастью, а я каждую минуту
жду, что вот-вот кто-нибудь из них рухнет вниз.
Думать, что его можно разжалобить, — смешно; смешно и
ждать, что можно чего-нибудь достигнуть указанием на его несправедливое отношение к нам. Только тот, кто борется, может заставить себя слушать. И выход для нас один: мы,
врачи, должны объединиться, должны совместными силами бороться с этим чудовищем и отвоевать себе лучшую и более свободную долю.
Страницы этой газеты так и пестрят заметками редакции в таком роде: «Опять непозволительные опыты!», «Мы решительно не понимаем, как
врачи могут позволять себе подобные опыты!», «Не
ждать же, в самом деле, чтобы прокуроры взяли на себя труд разъяснить, где кончаются опыты позволительные и начинаются уже преступные!», «Не пора ли
врачам сообща восстать против подобных опытов, как бы поучительны сами по себе они ни были?»
Я поселился в небольшом губернском городе средней России. Приехал я туда в исключительно благоприятный момент: незадолго перед тем умер живший на окраине города
врач, имевший довольно большую практику. Я нанял квартиру в той же местности, вывесил на дверях дощечку: «доктор такой-то», и стал
ждать больных.
О да, пора, пора! Но пора уже и обществу перестать
ждать, когда
врачи, наконец, выйдут из своего бездействия, и принять собственные меры к ограждению своих членов от ревнителей науки, забывших о различии между людьми и морскими свинками.
Папа был в школе Конопацких годовым
врачом. От него я узнал, что все Конопацкие уже переехали на дачу, в Туле только Мария Матвеевна и Люба. Люба кончила курс с золотою медалью. Через папу она передала мне, что
ждет исполнения моего обещания.
Куропаткин приехал. Но приехал он не по той дороге, по которой его
ждали. Он вышел из коляски сердитый, рапорта главного
врача не принял.
Главный
врач долго колебался, но, наконец, решил остаться и
ждать прихода госпиталей; к тому же Езерский решительно заявил, что не выпустит нас, пока нас кто-нибудь не сменит.
Разговор оставил во мне странное впечатление. Я
ждал, что главный
врач и смотритель возмутятся, что они соберут команду, строго и решительно запретят ей мародерствовать. Но они отнеслись к происшедшему с глубочайшим равнодушием. Денщик, слышавший наш разговор, со сдержанною усмешкой заметил мне...
Пахнуло таким душевным смрадом, какого не хотелось
ждать даже от Давыдова. И я вспомнил: еще в самом начале отступления главный
врач мельком сказал, что для верности переложит деньги из денежного ящика себе в карман… Уу, воронье…
— Чего они
ждут? Скажи, чтобы поскорее резали, а то наш поезд уйдет! — обратился главный
врач к станционному сторожу, понимавшему по-бурятски.
Я стал
ждать. Были здесь и другие
врачи, призванные из запаса, — одни еще в статском платье, другие, как я, в новеньких сюртуках с блестящими погонами. Перезнакомились. Они рассказывали мне о невообразимой путанице, которая здесь царствует, — никто ничего не знает, ни от кого ничего не добьешься.
— Может быть, опять придется возвращаться.
Подождем тут, — решил главный
врач. — А вы съездите к медицинскому инспектору, спросите, — обратился он к помощнику смотрителя.
— Эх, вот и видно, что вы новичок! Месяц — долго!.. Да при прежнем
враче — положим, это давно было, я уж лет десять служу — по полугоду трупы вскрытия
ждали, а он, при наших расстояниях, говорит: месяц — долго! Приедут из России, да на российскую мерку и меряют.
Старичок Карл Карлович Гофман, годовой
врач дома Хвостовых, не заставил себя
ждать.
Врачи собрались и стали
ждать.